Материал для Сайта подготовлен Председателем Совета фонда «Щит», генерал-майором ФСБ в отставке, Почётным гражданином Мурманской области, Гурылёвым Геннадием Александровичем.

2014 год. Президент Путин В.В. и правительство России убедительно доказали, что продолжают дело Петра I, Екатерины II. Так, Крым был и будет российским благодаря волеизъявлению жителей полуострова. Вера у русского народа о появлении Богдана Хмельницкого в первой четверти 21 века очень велика и будет оправдана. В начале 20 века, в ходе Первой Мировой войне в Ставке Верховного Главнокомандующего военные руководители делали многое, чтобы военно-морской базе в Крыму и в Чёрном море России никто и никогда не угрожал. Однако, международные силы, и к сожалению, в тех же странах, что и сейчас делали и будут делать всё, чтобы поставить на «колени» Россию. Почти сто лет назад произошли события, описанные ниже, да и писал его убеждённый враг Советской Власти, но патриот России ординарный профессор югославской морской академии контр – адмирал русской службы в ставке Верховного Главнокомандующего (1915 – 1917 г.) Александр Дмитриевич Бубнов, который доживал свой век в заштатном славянском городке Краньи, подобно многим его соотечественникам вдали от берегов Отечества. Там он и умер в 1963 году, когда мир вокруг него успел измениться до неузнаваемости.

Должность начальника морского управления при ставке в Первую Мировую войну, которую получил Бубнов, общепризнано считалась пиком военной карьеры любого офицера Морского Генерального штаба.

Впервые его книга «В Царской ставке» увидела свет в Нью-Йоркском русском издательстве имени Чехова более полувека назад, в 1955 году. Суховатые по стилю, его очерки о жизни Ставки по прежнему интересны историкам, ибо, к счастью, адмирал Бубнов не страдал графоманией. Завершив свой повествовательный труд, он не продолжил череду «осмыслений» прошлого, посчитав, что сказал в книге достаточно для будущего суда потомков.

Как научный работник Бубнов Александр Дмитриевич был далёк от праздного суесловия собратьев по мемуарному цеху. До 1941 года Бубнов А.Д. в течении года в журнале «Морской журнал» опубликовал ряд статей под общим названием «Мысли о воссоздании Русской морской вооружённой силы». В конце 1920-х годов в Праге Бубнов подготовил и опубликовал свой труд «Русская морская проблема». Через четыре года в Югославии появилась трёхтомная монография «История военно-морского искусства». В 1937 году Бубнов А.Д. издал книгу «Проблемы Босфора». Работа над подобными фундаментальными трудами строгого научного подхода, неторопливого анализа и взвешенности выводов и не располагала к параллельному сочинению легковесной мемуаристики хотя бы по причине ограниченности автора во времени. (в 1955 году ему было за 70 лет).

Читатель! Подумайте над предложенным материалом из книги А.Д. Бубнова «В ставке Верховного Главнокомандующего» (стр. 154 – 193) в контексте событий на УКРАИНЕ!

*** 

В начале октября 1916 г. от самовозгорания пороха на броненосце «Императрица Мария» взорвались носовые бомбовые погреба; вспыхнул громадный пожар, угрожавший взрывом всех остальных погребов.

Несмотря на страшную опасность, адмирал Колчак немедленно отправился на броненосец и лично руководил тушением пожара, но все принятые меры оказались тщетными, и броненосец затонул. Адмирал Колчак последним покинул гибнущее судно.

Хотя гибель «Императрицы Марии» существенно не изменила благоприятное для нас положение на Черном море, тем более что вскоре после этого вступил в строй закончивший свою постройку броненосец того же типа «Император Александр III», всё же гибель «Императрицы Марии» глубоко потрясла А.В. Колчака.

Со свойственным ему возвышенным пониманием своего начальнического долга он считал себя ответственным за всё, что происходило на флоте под его командой, и потому приписывал своему недосмотру гибель этого броненосца, хотя на самом деле тут ни малейшей вины его не было.

Он замкнулся в себе, перестал есть, ни с кем не говорил, так что окружающие начали бояться за его рассудок. Об этом начальник его штаба немедленно сообщил по прямому проводу нам в Ставку.

Узнав об этом, Государь приказал мне тотчас же отправиться в Севастополь и передать А.В. Колчаку, что он никакой вины за ним в гибели «Императрицы Марии» не видит, относится к нему с неизменным благоволением и повелевает ему спокойно продолжать свое командование.

Прибыв в Севастополь, я застал в штабе подавленное настроение и тревогу за состояние адмирала, которое теперь начало выражаться в крайнем раздражении и гневе.

Хотя я и был по прежним нашим отношениям довольно близок к А.В. Колчаку, но, признаюсь, не без опасения пошел в его адмиральское помещение; однако переданные мною ему милостивые слова Государя возымели на него чрезвычайно благотворное действие, и после продолжительной дружеской беседы он совсем пришел в себя, так что в дальнейшем всё вошло в свою колею, и командование флотом пошло своим нормальным ходом.

 * * *

Тотчас же по вступлении адмирала Колчака в командование Черноморским флотом в Черном море начали под его руководством энергично и спешно готовиться к Босфорской операции, горячим сторонником которой был он сам и чины его штаба, чего нельзя было сказать о его предшественнике и сотрудниках последнего.

Операцию предполагалось предпринять до начала осенних непогод, то есть не позднее конца сентября 1916 г.

В оперативном отделении штаба были разработаны под руководством М.И. Смирнова и в согласии с Морским Штабом Верховного Главнокомандующего детальные планы операции, и были составлены подробные инструкции для производства десанта.

Был сформирован большой тралящий караван, и были на нем разработаны весьма искусные методы ночного траления, дабы иметь возможность, не привлекая внимания турок, протралить ночью, перед началом операции, широкие проходы в наших минных заграждениях у Босфора. Эти методы, проверенные ночным тралением наших заграждений перед Варной, дали блестящие результаты.

Одновременно с этим производилась усиленная разведка побережья, прилегающего к Босфору, и самого Босфорского укрепленного района, путем высадки по ночам, с миноносцев агентов разведывательного отделения штаба флота, тщательным обследованием и фотографированием через перископ подходивших вплотную к берегам Босфора наших подводных лодок и усилением разведывательной работы нашего агентурного центра в Бухаресте.

Транспортная флотилия, окончившая во всех деталях своё формирование и организацию ещё весной этого года, пополнила свои запасы и была в любой момент готова к перевозке и высадке десантного отряда.

Одним словом, в Черном море всё было к предполагаемому сроку готово. Ожидали лишь назначения десантных войск и повеления начать операцию.

Благосостояние и безопасность всякого государства зависят от решения известных внешнеполитических задач, которые имеют в его историческом развитии решающее значение, а потому и называются жизненными.

Задачи эти составляют неизменную основу государственной политики всякого государства, и правительства неуклонно стремятся разрешить их в возможно полной степени.

Такими задачами являются, например: для Англии — владычество на морях; для Франции — так называемые естественные границы (Рейн, Альпы, Пиренеи); для Италии и Японии — экспансия из-за избытка народонаселения и т.д.

Для России же такой государственной задачей первостепенной важности является обеспечение ее морских сообщений с бассейном Средиземного моря через турецкие проливы, то есть, кратко говоря, так называемый вопрос о проливах.

Так как не только большинство иностранной интеллигенции, но и значительная часть русской интеллигенции не отдает себе ясного отчета в степени важности для России этого вопроса, не бесполезно будет, в интересах полного понимания дальнейшего изложения настоящих воспоминаний, привести здесь краткие сведения о том, как этот вопрос появился в русской внешней политике и какое место он в ней занимал в течение исторического развития России от Петра Великого до 1-й мировой войны.

В России XVII и начала XVIII века один только Петр Великий ясно сознавал то громадное значение, которое имеют для развития государства морские пути сообщения. Проникнутый этим сознанием, он решительно направил все усилия России к обеспечению себе возможности широкого пользования морскими путями сообщения и положил эту проблему в основу русской внешней политики.

Систематическая и упорная работа Петра в этой области дала блестящие результаты: он лично заложил прочные основания русского владычества на Балтийском море и приступил к решению второй части этой проблемы на Юге, положив взятием Азова первый камень того основания, на котором, по его заветам, должно было быть впоследствии воздвигнуто здание русского владычества и на Черном море. Уже при нем первый русский корабль пошел через Босфор в бассейн Средиземного моря — тысячелетнюю колыбель благосостояния и культуры европейских народов.

Направив Россию на путь ее грядущей славы и величия, Петр почил. Но его гений озарял собой еще целое столетие, и его наследники, следуя его заветам, продолжали упорную работу на предначертанном им пути. В конце XVIII века великая Екатерина окончательно утвердила господство России на Балтийском море и завоеванием Крыма положила прочное основание владычеству России на Черном море.

В течение всего XVIII века морская проблема была руководящим основанием всей деятельности России и внесла в эту деятельность полную ясность и определенность, без чего не могут быть достигнуты исчерпывающие результаты. И эти результаты не замедлили сказаться: к концу XVIII века Россия — за какие-нибудь сто лет — обратилась из полукультурного и слабого государства в мощную и великую империю.

И этим сказочным превращением Россия главным образом обязана тому, что наследники Петра, непрерывно и энергично следуя по предначертанному им пути, выводили Россию твердой рукой на широкий простор морских сообщений.

XIX век принял в наследство от XVIII русскую морскую проблему, окончательно решенной на Балтийском море и на прочном пути к ее разрешению на Черном море; ему оставалось лишь докончить начатое Петром и продолженное Екатериной дело утверждения русского владычества на Черном море и для этого обеспечить морские сообщения этого моря через турецкие проливы с бассейном Средиземного моря.

Но ряд огромных мировых политических и социальных потрясений, захвативших собой и Россию в начале XIX века, отвлек ее внимание от морской проблемы и бросил ее политику в водоворот европейских дел. Умами руководителей внешней политики России всецело завладели мысли о водворении порядка в Европе после страшных потрясений французской революции и кровавого периода Наполеоновских войн; все их заботы были направлены на то, чтобы оградить Россию от натиска новых идей и социальных вожделений, брошенных в массы французской революцией.

Идеи здравого национального эгоизма в русской политике уступили место соображениям европейской солидарности перед лицом общей социальной опасности, кои выразились в столь невыгодных для России Священном союзе и Союзе трех императоров.

Предначертания Петра Великого, красной нитью прошедшие через внешнюю политику России в течение всего XVIII века, потонули в водовороте этих событий.

Русская морская проблема с начала XIX века не только уже не была главной базой русской внешней политики, но совсем даже исчезла из сознания русских государственных деятелей.

После того как улеглись великие бури, захватившие Европу на рубеже этих двух столетий, русская морская проблема появляется вновь в политике России при Николае I. Однако она уже не занимает в этой политике ту главенствующую роль, какую она имела в XVIII веке.

Сама ясность и определенность формулировки этой проблемы затемняется пущенным в то время в обращение лозунгом: «Воздвигнуть крест на Св. Софии». В сознании недальновидных деятелей того времени морская проблема переходит из плоскости императивной государственной необходимости, на каковой она была в XVIII веке, в плоскость религиозно-мистическую.

Всё же при Николае I начинается восстановление нашей морской силы, пришедшей в начале XIX столетия в упадок, и посвящается известное внимание подготовке военного решения вопроса о проливах.

Но прежде чем эта подготовка была закончена, на морскую силу в Черном море обрушивается сокрушающий удар Крымской войны. Европейские державы – и в первую очередь Англия, проглядев прогресс России на предначертанном Петром пути в течение XVIII века, решают остановить Россию на том последнем этапе этого пути, который должен вывести ее в бассейн Средиземного моря, и выступают против нее в 1854 г. на стороне Турции.

После уничтожений русской морской силы в результате Крымской войны 1854-1855 гг. русская морская проблема вступила в период шатания и неопределенности во внешней политике России, чему, конечно, главным образом способствовало наложенное на Россию после Крымской войны запрещение содержать флот на Черном море.

В течение всей второй половины XIX века морская проблема постепенно теряет ту единственно правильную ориентацию, которую ей дал Петр Великий. Взоры русских государственных деятелей, отдающих себе отчет в важности свободных морских путей для России, обращаются – под влиянием чинимых России Европой на юге препятствий – на дальний север. В 1880-х и начале 1890-х гг. в правительственных сферах развивается борьба между сторонниками северных морских путей и поборниками идеи выдвижения морской вооруженной силы на Балтийском море ближе к датским проливам с целью контроля над сообщениями этого моря с бассейном Атлантического океана. В этой борьбе побеждают сторонники «балтийской» идеи, и в результате этой победы создается база флота в Либаве. Черное море, где лежит единственное верное решение русской морской проблемы и куда должны были бы быть направлены все усилия, – окончательно забывается.

И, наконец, следуя бессистемным изгибам мысли русских государственных людей того времени, забывших ясный и определенный путь, начертанный Петром, русская морская проблема устремляется в конце XIX века на Дальний Восток к Тихому океану. Туда – в пространство, ничем не связанное с реальными интересами России, – направляются все ее морские усилия. Черное море не только в умах государственных деятелей, но даже в сознании самой морской среды обращается в пасынка русской морской мысли.

После уничтожения русской морской силы на Дальнем Востоке в войне с Японией морская проблема вновь возвращается в Европу и здесь воплощается в своеобразную формулу: «ключи от морских сообщений через Босфор лежат в Берлине», – каковая формула кладется в основу воссоздания русского флота после несчастной войны с Японией.

В связи с этим все усилия и средства направляются в первую очередь на создание флота и подготовку к войне на Балтийском море, в результате чего Россия вступает в 1-ю мировую войну совершенно неподготовленной, именно на Черном море, где фактически лежит единственно правильное и целесообразное решение вопроса ее морских сообщений с внешним миром.

Лучшим доказательством полного исчезновения перед 1-й мировой войной вопроса о проливах является тот факт, что в конце прошлого столетия был упразднен так называемый Одесский десантный батальон, в котором были сосредоточены десантные средства, материалы и десантные боты, предназначавшиеся для операции захвата Босфора.

Если бы государственные деятели России, после восстановления в 1871 г. ее права содержать флот на Черном море, решительно направили главные свои усилия на выполнение последнего этапа предначертанного Петром Великим обеспечения наших южных морских сообщений и произвели бы соответствующую военно- морскую подготовку для операции захвата Босфора, Россия могла бы в самом начале 1-й мировой войны легко осуществить эту операцию и тем, как мы уже знаем, не только победоносно окончить войну, но вместе с тем и окончательно решить свою морскую проблему в полном ее объеме.

Непонимание государственными деятелями России XIX века ее морской проблемы и шатания в связи с этим русской внешней политики в течение прошлого и в начале настоящего столетия погубили великое дело Петра. Русским поколениям XX века предстоит трудная задача начинать это дело сызнова.

 ***

Первостепенная важность в политико-экономической жизни России безопасности морских путей сообщений через турецкие проливы и возможность свободного пользования ими во время войны и мира основана на следующих соображениях, вытекающих из физико-географических условий, изменить которые человечество не может.

Россия была и долгое время еще будет страной земледельческой, благосостояние которой покоится на экспорте зерновых продуктов и всякого рода сырья, составляющих ее основное национальное богатство. Принимая во внимание, что себестоимость добычи сырья во всех цивилизованных странах более или менее одинакова, возможность его сбыта на внешних рынках — или, вернее, успешная конкуренция сырья во внешней торговле, — всецело зависит от дешевизны подвоза к рынкам сбыта. Морские пути сообщения были и всегда будут значительно дешевле сухопутных, ибо водная поверхность представляет собой даровой природный путь, тогда как прокладка и содержание путей на суше стоит очень дорого. Вместе с тем сырье представляет собой громоздкий по своему объему и тяжести товар, а вследствие этого оно гораздо удобнее и с меньшими затратами поддается перевозке морем, нежели сухим путем. Кроме того, морские пути сообщения связывают Россию с целым рядом стран, с которыми она не имеет непосредственных сухопутных сообщений или от которых она отделена морями.

Всё это ясно показывает, что благосостояние России, основанное на реализации ее природных богатств, находится в прямой зависимости от возможности пользоваться во всякое время морскими путями для своей внешней торговли. И действительно, с той поры, как Петр Великий открыл для России доступ к морю, ее культурное развитие и накопление национального богатства двинулось вперед гигантскими шагами.

В период, предшествовавший 1-й мировой войне, почти 80 % вывоза России совершалось морем; из этого морского вывоза 60 % падало на долю Черного моря; 35 % на долю Балтийского моря и 5 % на долю остальных морей, причем выявилась неуклонная тенденция повышения процентуального участия черноморских морских путей сообщения в общем морском экспорте России.

В XVIII веке, когда в состав Российского государства еще не входили богатейшие сырьем края Новороссии и Кавказа, экономическая жизнь России естественно тяготела к Балтийскому морю; поэтому правители России сосредоточили свое внимание на упрочении ее господства на этом море, что к концу XVIII века и было достигнуто; когда же в XIX веке закончилось присоединение земель, естественно тяготеющих к Черному морю, и когда обнаружилось, что природные богатства этих земель во много раз значительнее богатства других земель России, во всей широте встал перед правителями России вопрос о черноморских путях сообщения.

С течением времени, по мере развития эксплуатации этих земель, становилось всё более и более ясным, что их богатства займут главенствующее значение в экономической жизни России, и в связи с этим вопрос обеспечения южных морских путей для реализации этих богатств занимал всё более важное положение во внешней политике России до самого конца XIX века, когда, как мы знаем, он на вечное несчастье России исчез из этой политики вследствие ее устремления на Дальний Восток.

До этого, однако, вопрос обеспечения черноморских путей сообщения, составлявший одну из главных целей всех наших войн с Турцией в XIX веке, занимал доминирующее положение в нашей внешней политике.

Обеспечение же черноморских путей сообщения состоит в решении вопроса о проливах, ибо все главные морские пути, связывающие многочисленные порты Черного моря с бассейном Средиземного моря и далее со всей водной поверхностью земного шара, проходят через проливы Босфор и Дарданеллы, которые находятся в турецкой, неприятельски к России расположенной, власти.

Закрытие этих проливов, каковое благодаря особо благоприятным в них для противника военно-географическим условиям достигается с чрезвычайной легкостью, самым тяжелым образом немедленно отражается на экономической жизни России.

В 1912 г. Турция, находясь в войне с Италией, была вынуждена, по военным соображениям, закрыть проливы. Вследствие этого все порты Черного моря оказались отрезанными от внешнего мира, хотя Россия и соблюдала в этой войне строгий нейтралитет. Это вызвало немедленно ультимативный протест со стороны России, вследствие чего Турция должна была поспешно открыть проливы. Однако, несмотря на то, что проливы были закрыты лишь в течение нескольких дней и несмотря на то, что на всех других морях российский товарообмен ничем не был стеснен, русская внешняя торговля потерпела за эти несколько дней многомиллионные убытки.

Из этого случая ясно видно, насколько для России болезнен и сложен этот вопрос о проливах, раз она может лишиться главного морского пути для своей торговли даже и в том случае, когда она не находится в войне с Турцией.

Закрытие же проливов во время 1-й мировой войны закончилось, как мы уже в первой части этих воспоминаний видели, для России страшной катастрофой.

Никто в мире лучше англичан не отдает себе отчета в том, сколь уязвима эта «Ахиллесова пята» России, и никто с таким упорством и последовательностью не вел в течение всего прошлого и настоящего столетия по отношению России политики, направленной к тому, чтобы не дать ей возможности хоть сколько-нибудь «прикрыть» эту свою уязвимую пяту тем или иным решением жизненно для нее важного вопроса о проливах.

Поглощенная в течение всего XVIII века ожесточенной борьбой со своей соперницей на морях — Францией, Англия «проглядела» дело Петра Великого и появление на морях новой морской силы, которая была им создана. После уничтожения французской морской силы Англия обрела новую соперницу на морях — русскую морскую силу, которая в начале XIX века уже прочно держала в своих руках господство на Балтийском море и начала развивать свою морскую силу на Черном море, стремясь обеспечить себе выход в бассейн Средиземного моря, где уже в конце XVIII и в начале XIX века стали появляться ее эскадры.

Англия всегда считала бассейн Средиземного моря одним из невралгических центров своего владычества на морях, и потому рассматривала появление всякой морской силы на этом море как прямую угрозу своему владычеству.

И с той поры, как Россия начала искать выхода из Черного в Средиземное море, а ее эскадры стали появляться на этом море, русская морская сила сделалась для Англии неприятелем № 1, тем более что после уничтожения французской морской силы русская морская сила по своей мощности заняла следующее после английской морской силы место.

И так же с той поры все дипломатические и военные попытки решить вопрос о проливах наталкивались на энергичное сопротивление Англии, не останавливавшейся перед угрозой нам войной, как это имело место во время нашей войны с Турцией 1877—1878 гг. и даже перед нападением на нас в 1854—1856 гг., как об этом выше было уже упомянуто.

После значительного ослабления русской морской вооруженной силы в войне с Японией неприятелем Jsfg 1 для Англии сделалась немецкая морская вооруженная сила, сказочно быстрый рост которой в начале XX века начал серьезно угрожать английскому владычеству на морях.

Вследствие этого Англия принуждена была временно отказаться от своей традиционной враждебной политики по отношению к России и пойти на сближение с ней, дабы совместными усилиями с ней и с Францией остановить рост немецкой морской силы, что в конце концов и привело к 1-й мировой войне.

Чтобы закрепить союзные обязательства России во время этой войны, Англия – вразрез своей традиционной антирусской политике, — пошла даже на то, чтобы признать письменным до говором права России на проливы, ибо столь велика оказалась мощь и опасность Германии, выявившаяся в самом начале войны, и необходимость поэтому для Англии помощи России.

Однако, как мы знаем и как сие подробно изложено в главе IX настоящих воспоминаний, этот договор был в 1915 г. заключен Англией с задней мыслью нарушить его при первой возможности, вследствие чего она и попыталась, путем форсирования Дарданелл и появления ее флота раньше нашего у Константинополя, поставить Россию в проливах перед свершившимся фактом захвата их английским флотом.

Попытка эта, как известно, не удалась. Но лишь только Россия была революцией повержена в прах и потеряла для Англии всякую военную ценность в ее борьбе с Германией, она не только «порвала» этот договор, но, на созванных после войны конференциях в Лозанне и Монтрэ для решения вопроса о проливах, настояла на том, чтобы из всех возможных форм решения этого вопроса была принята и международным договором узаконена самая невыгодная и опасная для России форма.

И несмотря на то, что советская Россия победоносно закончила 2-ю мировую войну в союзе с Англией и создала себе в сателлитских государствах на Балканах отличную базу для военного решения вопроса о проливах (каковой императорская Россия не располагала во время 1 -й мировой войны), — советской России всё же не удалось изменить в свою пользу после 1-й мировой войны невыгодное для нее решение вопроса о проливах, принятое на вышеупомянутых конференциях.

А при первой попытке нажима советской России на Турцию в этом направлении последняя была решительно поддержана всеми великими державами и ответила советской России категорическим отказом.

Включением же ныне Турции в Атлантический пакт выход из Черного в Средиземное море закрыт для России гигантской силой всех двенадцати держав, этот пакт составляющих, а созданием стараниями Англии Балканского пакта сведено почти на нет стратегическое значение приобретенной советской Россией в ее сателлитских балканских державах базы для действий против проливов с сухого пути.

 * * *

Вступая в 1-ю мировую войну, Россия никаких личных эгоистических целей, кроме защиты Сербии, не имела.

Однако в 1915 г., когда стало очевидным, что война будет сопряжена с громадными, – доселе небывалыми, жертвами, русское правительство не могло не поставить, для оправдания этих жертв перед народом, целью войны – решение вопроса о проливах.

Желание России решить этот вопрос было признано ее союзниками, правда, скрепя сердце и оформлено специальным соглашением, заключенным в конце 1915 г.

Подготовляя материал для заключения этого соглашения, министр иностранных дел С.Д. Сазонов обратился осенью 19Ь г. к верховному командованию с просьбой высказать свои взгляд о том какая форма решения вопроса о проливах является с военной точки зрения наиболее желательной и выгодной для России

В связи с этим в Штабе Верховного Главнокомандующего была составлена обширная записка, в которой были рассмотрены все возможные формы решения этого вопроса, причем все эти формы были классифицированы в порядке их выгодности и приемлемости для России.

В составлении этой записки приняли участие: генерал- квартирмейстер Ю.Н. Данилов, начальник дипломатической канцелярии Н.А. Базили и автор настоящих воспоминании.

Так как по самому своему существу вопрос этот прежде всего «морской», С.Д. Сазонов продолжительно совещался с нами, моряками Штаба Верховного Главнокомандующего, и заключения этих совещаний были положены в основание вышеупомянутой записки.

Во время этих совещаний нельзя было не заметить, с какими трудностями были для С.Д. Сазонова сопряжены переговоры по этому вопросу с союзниками и с каким недоверием он к союзникам относился, а также с какой тревогой уже осенью 1915 г. он смотрел на будущее России в тот момент, когда решался вопрос о смене великого князя Николая Николаевича.

В составленной нами после этих совещаний записке все формы решения вопроса о проливах были сведены в три группы.

В первой группе были все формы, предусматривавшие установление, в том или ином виде, непосредственной власти России в проливах, то есть владение проливами. Эта группа, обнимая собой самые выгодные формы решения, должна была послужить базой для соглашения и переговоров на мирной конференции в случае успешного для России окончания войны.

Во второй группе были формы, предусматривавшие установление контроля России над проливами. Эта группа, обнимавшая приемлемые формы решения вопроса, должна была бы служить базой для мирных переговоров в случае нерешительного окончания войны.

В третьей группе были неприемлемые и опасные для России формы решения вопроса; причем в ней было указано, что в случае неуспешного исхода войны Россия должна настаивать на сохранении status quo в проливах, то есть на сохранении над ними турецкой власти, ни в коем случае не соглашаясь на применение форм решения, перечисленных в этой последней, особо для России опасной, группе.

В первую группу входили все формы завладения или длительной оккупации нами проливов. Различие между формами этой группы состояло лишь в величине той территориальной площади по обеим сторонам проливов, которая должна была бы отойти под власть России. Формы эти были довольно многочисленны, ибо в 1915 г., когда составлялась записка, нельзя было предвидеть ряд факторов, которые должны были оказать косвенное влияние на решение этого вопроса, а именно: удастся ли после войны окончательно вытеснить Турцию из Европы; останется ли Константинополь столицей Турции и следует или нет включать его в зону Российских владений; в какой мере придется удовлетворить притязания Греции на северный берег Мраморного моря и т.д.

Однако все формы решения вопроса о проливах, приведенные в этой группе, обеспечивали столь прочное господство России над проливами, что проникновение в Черное море во время войны, даже для самых мощных противников России, было бы невозможным При этом во все эти формы непременным условием входил переход во власть России островов Лемнос, Сомофракия, Имброс и Тенедос в Эгейском море, которые командуют морскими путями,
ведущими из Средиземного моря к Дарданеллам; владение этими островами исключало бы возможность для противника блокады проливов со стороны Средиземного моря и обеспечивало бы нашу морскую связь Черного моря с бассейном Средиземного моря.

Соглашение, заключенное С.Д. Сазоновым в 1915 г. с нашими союзниками, базировалось на этой группе. Причем нам было этим соглашением гарантирована наиболее выгодная форма решения вопроса.

Во второй группе были приведены нижеследующие формы контроля России над проливами: 1) отмена ограничений пользования проливами для судоходства, установленных Берлинским трактатом; 2) закрытие проливов для плавания всех военных судов не принадлежащих прибрежным державам Черного моря, с установлением фактического русско-турецкого контроля над плаванием в проливах; 3) и, наконец, самое главное в этой группе – предоставление России обеспечения ее участия в фактическом контроле плавания в проливах базы в районе самих проливов или в их непосредственной близости.

В третьей группе были всесторонне рассмотрены и подробно анализированы различные виды и комбинации видов нейтрализации и интернационализации проливов, представляющих собой самую опасную и наименее приемлемую для России форму решения вопроса о проливах.

Изучению этой группы было в записке отведено обширное место, так что здесь возможно лишь привести главные заключения этого изучения.

Нейтрализация проливов состоит в том, что на их берегах и в их водах воспрещается возводить какие бы то ни было укрепления или сооружения военного характера, а военным и торговым судам всех наций разрешается проходить через проливы во всякое военное и мирное время.

Таким образом разница, с точки зрения России, между нейтрализацией проливов и положением вещей, установленным Берлинским трактатом, бывшим в силе до 1-й мировой войны, состояла в том, что, по постановлениям Берлинского трактата, никакие военные суда, кроме турецких, не имели права входить через проливы в Черное море, между тем как при нейтрализации этим правом могут пользоваться все без исключения державы, и Россия должна считаться с возможностью появления в Черном море в центре ее жизненных интересов – флота любой державы в целях дипломатического на нее давления или в целях нападения на ее берега (Крымская война 1854-1856 гг.) и прекращения ее морских сообщений с внешним миром.

Иными словами, по постановлениям Берлинского трактата, двери к жизненным центрам России были открыты для одного лишь слабого турецкого флота, тогда как при нейтрализации они были бы настежь открыты для всех военных флотов мира.

Вследствие этого нейтрализация проливов вызвала бы в первую очередь необходимость для России громадных затрат в целях создания мощного флота и укрепления берегов Черного моря, тогда как при режиме, установленном Берлинским трактатом, она могла ограничиться сравнительно незначительными силами, рассчитанными лишь на противодействие слабому турецкому флоту.

Без создания мощной морской силы в Черном море Россия при нейтрализации проливов была бы во время войны под постоянной угрозой непосредственного удара противника на ее жизненные центры, а в мирное время была бы в значительной степени лишена свободы действий во внешней политике, имея обнаженной свою, смертельно уязвимую, ахиллесову пяту.

Казалось бы, однако, что нейтрализация проливов могла бы иметь для России выгоду в том, что в случае войны при нейтрализации морская связь с ее возможными союзниками в бассейне Средиземного моря была бы обеспечена.

На самом же деле эта выгода только кажущаяся, и вот почему.

С военной точки зрения нейтрализация проливов, то есть воспрещение создавать на их берегах долговременные фортификационные сооружения, в случае войны никакого практического значения не имеет, ибо при помощи мин заграждения, подвижных моторизованных батарей и авиации можно в 24 часа сделать проливы непроходимыми и остановить всякую попытку прорыва военных судов через них. Это в полной мере подтвердил опыт неудавшейся Дарданелльской операции, во время коей именно мины и подвижные батареи, а не долговременные укрепления остановили союзный флот, пытавшийся прорваться через пролив.

Таким образом, дипломатический акт нейтрализации, при современных средствах военной техники, никакого реального значения иметь не может; что же касается «моральной» ценности такого акта, пример нарушения Германией нейтралитета Бельгии дает этому вопросу исчерпывающий ответ, так что не может быть сомнения в том, что и Турция, если бы того пожелала, легко могла бы сделать проливы непроходимыми, несмотря на акт нейтрализации, и тем прервать связь России с ее возможными союзниками.

С другой стороны, в истории вековой борьбы России за свои морские сообщения никогда еще не было и никогда не будет случая чтобы Турция стояла на стороне России или ее союзников; открыто или тайно Турция всегда стояла и будет стоять на стороне ее явных и скрытых врагов.

Еще хуже обстояло бы для России дело при интернационализации проливов. При одной лишь нейтрализации проливов Турция сохранила бы свои суверенные права над ними, и Россия, имея с ней общую сухопутную границу на Кавказе, могла бы, в случае необходимости оказать на нее мощное военное давление для облегчения положения в проливах или даже могла бы захватить Босфор высадкой на незащищенное турецкое побережье Черного моря.

Между тем при интернационализации суверенные права над интернационализированной зоной переходят от державы собственницы этой зоны к специальному международному органу, и таким образом, при интернационализации проливов, Россия для защиты своих жизненных интересов на Черном море и в проливах имела бы дело не с одной лишь слабой Турцией, а с целым светом.

Иными словами: по постановлениям бывшего Берлинского трактата двери к сокровищнице России на Черном море были для всех закрыты, а ключи от них находились в руках слабой Турции; при нейтрализации проливов эти двери были бы для всех открыты, но вследствие сохранения при этом суверенных прав над проливами за Турцией, Россия не была бы лишена возможности военного воздействия для облегчения своего положения; при интернационализации же проливов двери эти остаются настежь для всех открытыми, а ключи от них переходят в международные руки, и Россия лишается возможности военного воздействия для облегчения своего положения.

Таковы были соображения, изложенные в записке Штаба Верховного Главнокомандующего, которая была вручена С.Д. Сазонову и которая послужила основанием для заключения в 1915 г. нашего соглашения с союзниками о проливах.

По окончании 1-й мировой войны и заключении Версальского мирного договора была созвана в 1922 г. в Лозанне конференция для решения вопроса о проливах, на которой руководящую и решающую роль играла Англия.

И вот та самая Англия, которая в 1915 г., когда ей была необходима помощь России для борьбы с Германией, дала свое письменное согласие на оккупацию Россией проливов, то есть на наиболее выгодное решение для России вопроса о проливах, эта самая Англия, когда ей Россия была больше не нужна и когда престиж императорской России погиб, настояла в Лозанне на самой невыгодной и опасной для России форме решения вопроса о проливах: на их нейтрализации и интернационализации.

Англия и иже с ней воспользовались первым благоприятным моментом, чтобы схватить Россию за горло, ибо стремление бывших союзников России к интернационализации проливов объясняется не чем иным, как их желанием подчинить себе Россию в политическом отношении и ослабить ее вес в международных отношениях.

При этом в контрольном органе интернационализации проливов, учрежденном в Лозанне, председательское место получила Англия, что было равносильно передаче именно ей, исконному противнику России в этом вопросе, фактического контроля над проливами, ибо в ту пору Англия располагала самым мощным флотом мира.

Большевистские представители на Лозаннской конференции из кожи лезли вон, чтобы избежать столь невыгодных и опасных для России решений или чтобы хоть сколько-нибудь эти решения смягчить, но их голос никем не был услышан, потому что за ними не было престижа императорской России.

Самый тот факт, что даже большевики, которые в начале своего властвования над Россией невнимательно относились к самым жизненным ее интересам, не подписали решений Лозаннской конференции, лучше всяких других доказательств показывает, какое катастрофическое значение имели для России принятые на этой конференции решения. А в связи с этим яснее всего выявляется грандиозность совершенного революцией над русским народом преступления, выразившегося в уничтожении престижа Русского государства, последствием чего и явилось гибельное для России решение вопроса о проливах.

Вскоре после Лозаннской конференции Англии показалось выгодным восстановить свои торговые сношения с Россией. До сих пор еще не забыто циничное заявление по этому поводу английского премьера в парламенте: «торгуем же мы с каннибалами, отчего бы нам не торговать с русскими?»

Советское правительство решило этим воспользоваться, чтобы возбудить вопрос о пересмотре Лозаннской конференции. В связи с этим была созвана конференция в Монтрэ, на которой советское правительство добилось изменения решений Лозаннской конференции в свою пользу, но, как увидим ниже, польза была лишь кажущаяся.

Интернационализация проливов была действительно отменена и был распущен орган международного контроля, во главе коего стояла Англия, а суверенные права Турции были восстановлены. Однако было сохранено право военным судам всех наций входить во всякое время в проливы и плавать в них, с тем лишь ограничением, чтобы по своей общей силе отряд чужих военных судов, вошедших в проливы и плавающих в них, не превышал силу советского Черноморского флота; при этом «контролирование» по статье конвенции в Монтрэ, то есть оценка силы отряда судов, входящих в проливы, была возложена на Турцию.

Турция после 1-й мировой войны всецело перешла в орбиту западных держав-победительниц и подчинилась их влиянию; в морских же вопросах, и в частности в вопросе о проливах, особенно сильно было на нее влияние Англии. Поэтому последняя — раз был конференцией в Монтрэ подтвержден принцип права входа в турецкие проливы военных судов всех наций, — легко согласилась на отмену интернационализации этих проливов, ибо была уверена, что Турция будет «оценивать» силу входящих в проливы военных судов так, как того она, Англия, захочет.

Таким образом, конференция в Монтрэ никакой реальной выгоды Советам не дала, а лишний раз подтвердила беспомощность советской дипломатии, давшей себя обойти в этом жизненно важном для России вопросе, что ясно видно из нижеследующего случая: в июле месяце 1953 г. англо-американский отряд, состоящий из 22 военных судов, вошел через Дарданеллы в Мраморное море, где учредил себе базу для предстоящих маневров в этой зоне; советское правительство немедленно против этого протестовало, но получило от Турции ответ, что она не считает пребывание этого отряда в Мраморном море и в проливах нарушением соответствующей статьи конвенции в Монтрэ; и советское правительство должно было этим ответом удовольствоваться.

После 2-й мировой войны советское правительство, выйдя из нее победительницей, считало момент благоприятным для решения вопроса о проливах и в ультимативной форме предложило Турции установить вместе с ней кондоминиум (совладение) в проливах, что было, конечно, не что иное, как прикрытый «фиговым листком» фактический переход проливов в полную власть советской России, ибо она, не разоружившись после войны, располагала неизмеримо сильнейшим военным потенциалом, чем Турция.

Однако Турция, опираясь на решительную поддержку в этом вопросе всех западных великих держав, мужественно отвергла этот ультиматум, и советское правительство, видя, что здесь дело чревато войной со всеми своими бывшими союзниками, на своем ультиматуме не настаивало.

После этого со всех сторон, и особенно из Америки, потекла в Турцию обильная помощь в виде кредитов, военного материала и военных миссий для укрепления и расширения ее военного потенциала. Вместе с тем она была включена в Северо-Атлантический пакт и вошла в состав Балканского пакта, заключенного в 1953 г. между нею, Грецией и Югославией.

Таким образом, ныне, несмотря на то что советская Россия вышла из 2-й мировой войны победительницей, вопрос о проливах фактически стоит для нее нисколько не лучше, чем он стоял при их интернационализации, ибо, как и тогда, над проливами и ныне нависла мощь всего света.

Потерпев неудачу в деле ультимативного предложения Турции кондоминиума над проливами, советское правительство, спустя некоторое время, сделало попытку установить, если не свое владение, то хотя бы свой контроль над проливами, и выступило с предложением Турции уступить России в арендное пользование какой-либо залив в проливах для учреждения в нем своей базы.

Это, как нам известно, была наивыгоднейшая для России форма контроля над проливами, приведенная во второй группе решений вопроса о проливах вышеупомянутой записки, составленной в Штабе Верховного Главнокомандующего в 1915 г.

Но и эта попытка Советов не имела успеха: турецкое правительство попросту на это предложение не ответило.

После смерти Сталина положение советской власти в России и в сателлитских странах настолько пошатнулось, что его наследники, дабы обеспечить себе внешний мир в этот период кризиса власти, решили смягчить агрессивный характер сталинской внешней политики и в числе предпринятых ими в этом направлении шагов сами отказались от требования базы в проливах.

Таким образом, и после победоносной войны вопрос о проливах остался в том самом невыгодном и опасном для России положении, в каковое он был поставлен Лозаннской и Монтрэской конвенциями после поражения России в 1-й мировой войне.

Вопрос о проливах неизменно и всегда был и будет мерилом мощи России в ее международных отношениях до тех пор, пока он не будет окончательно решен в ее пользу, ибо этот вопрос, представляя собой неизменный жизненный фактор, на коем зиждется благосостояние и безопасность России, не зависит от режима, под которым она живет.

В период ослабления мощи России этот вопрос как бы «опускается на дно» русской внешней политики, вновь поднимаясь на ее поверхность по мере нарастания этой мощи. И для правильной оценки русских международных отношений необходимо всегда иметь в виду, что почти во всяком шаге русской внешней политики заключен в более или менее ясной, прямой или косвенной форме вопрос о проливах.

 Глава VI

ПОЧЕМУ РОССИЯ

НЕ ЗАВЛАДЕЛА БОСФОРОМ

В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ

 Зная, сколь велико было значение вопроса о проливах для благосостояния России и сколь громадное влияние не только на исход войны, но и на дальнейшие судьбы России должно было бы иметь решение этого вопроса в ее пользу, невольно всякий русский человек спросит: почему мы не завладели Босфором в 1916 г., когда все приготовления к тому на Черном море были полностью закончены.

Мысль эта тем глубже должна волновать всякого из нас, что, как ныне доподлинно известно и как сие подтверждает ряд авторитетных показаний, завладение Босфором в 1916 г. не только обеспечило бы России полную победу в войне, но предотвратило бы тем самым революцию со всеми ее трагическими для нас и для всего мира последствиями.

Приступая к ответу на вопрос «почему мы не завладели Босфором в 1916 г.?», необходимо обратить внимание на некоторые обстоятельства, в зависимости от которых этот ответ находится.

При ответе на этот вопрос неизбежно придется касаться высокостоящих в русской военной иерархии лиц, от которых решение этого вопроса зависело; между тем связанная с этим решением громадная ответственность не только перед Россией, но pi перед историей обязывает при упоминании имен к сугубой осторожности и документальной обоснованности, а документы Штаба Верховного Главнокомандующего частью погибли, частью же находятся в советской России.

Однако автор настоящих воспоминаний берет на себя смелость касаться этого вопроса лишь потому, что в Ставке морская, то есть главная, часть этого вопроса была сосредоточена в его ведении, вследствие чего всё, что касалось вопроса о проливах, составляя главную сущность и смысл его должности в Штабе Верховного Главнокомандующего во время войны, глубоко врезалось в его память. Кроме того, сознавая громадную историческую важность этого вопроса и связанный с ним тяжкой личной ответственностью, им были приняты перед крушением Ставки меры к тому, чтобы препроводить в надежное место все дела его управления, так что историки получат в свое время возможность документально проверить всё то, что им будет приведено в дальнейшем изложении.

Решение вопроса о завладении Босфором находилось в сфере деятельности и ответственности нижеследующих факторов: правительства, военного и морского командования и, наконец, Государя.

Для точного определения роли и ответственности каждого из этих факторов в решении этого вопроса необходимо установить отношение каждого из них к этому вопросу во время, непосредственно предшествовавшее 1-й мировой войне, и во время самой войны.

Как уже известно, вопрос о завладении Босфором исчез из поля зрения русских государственных деятелей перед концом прошлого столетия и вплоть до самой 1-й мировой войны он не значился в числе тех правительственных заданий, которые русская вооруженная сила должна была бы в случае войны решать. Поэтому постановка этого задания нашей вооруженной силе правительством, уже после начала войны, застала ее совершенно к тому неподготовленной, за что главная доля ответственности и падает именно на русское правительство.

Известную долю вины в этом вопросе несет на себе и русская общественность, поскольку, конечно, она могла в те времена влиять на политику правительства. После того как в конце прошлого столетия славянофильские круги, для коих вопрос о проливах считался краеугольным камнем русской политики, утратили в России свое влияние, этот вопрос значительно поблек в сознании русской общественности; под влиянием же разочарования в военной мощи России после войны с Японией в русском обществе стало внедряться мнение о неспособности России к разрешению столь широкой военно-политической проблемы, каковой являлся вопрос о проливах, а потому русское правительство не видело перед войной никаких побуждений со стороны общественности к решению этого вопроса.

Чтобы составить себе полное представление, как перед войной стоял вопрос о завладении Босфором в морских кругах, необходимо рассмотреть, как он ставился в Морском Генеральном штабе на ответственности которого лежала разработка основных директив по подготовке флота к войне и составлению самых планов войны.

Созданный незадолго до войны Морской Генеральный штаб не успел еще выкристаллизовать собственную военно-политическую идеологию и находился под большим влиянием своего значительно более старшего сухопутного собрата — Главного управления Генерального штаба. Последний, всецело поглощенный после войны с Японией подготовкой к назревающей грандиозной борьбе с Германией и не отдавая себе отчета в важности для этой борьбы обеспечения наших морских сообщений через проливы, требовал от Морского ведомства сосредоточения в первую очередь всех усилий и средств на усилении флота Балтийского моря, ибо это море было тесно связано с тем сухопутным театром, на котором должны были развиваться военные действия против Германии.

Вследствие этого в идеологии нашего Морского Генерального штаба Балтийское море приобрело значение главного морского театра военных действий, и на усиление Балтийских морских сил были направлены все кредиты и внимание, а интересы черноморского театра были отодвинуты на задний план, тем более что задача завладения Босфором для обеспечения наших морских сообщений через проливы ни правительством, ни Главным управлением Генерального штаба нашему Морскому ведомству ни в какой форме перед войной и не ставилась.

Поэтому вопрос о завладении Босфором рассматривался Морским Генеральным штабом лишь в перспективе отдаленного будущего и приурочивался к 1930—1935 гг., когда должна была быть закончена так называемая большая программа восстановления нашего флота после его уничтожения в войне с Японией в 1905 г.

Вместе с тем в Морском Генеральном штабе господствовало убеждение, что вопрос о проливах решится сам собой в результате грядущей войны с Германией, и в связи с этим внушенный нам Главным управлением Генерального штаба лозунг «ключи от проливов находятся в Берлине» был Морским Генеральным штабом положен в основу подготовки наших морских вооруженных сил к предстоящей войне.

Иными словами, Морской Генеральный штаб полагал, по примеру своего сухопутного собрата, что вопрос о проливах будет решен победой над Германией, ибо эта победа повлечет за собой перестройку всех мировых политико-географических взаимоотношений, а поэтому он и направил все свои усилия на обеспечение победы на главном театре войны против Германии. В связи с этим им мыслилось, что в случае победы над Германией не представится необходимым занимать проливы с бою, ибо они нам достанутся, как плод нашей победы на главном театре войны. Поэтому Морским Генеральным штабом в целях сосредоточения всех усилий на том театре военных действий, где должна была решиться судьба всей войны, было признано целесообразным и возможным не ставить в войне с Германией Черноморскому флоту задачу завладения Босфором, и в целях экономии средств было признано возможным не вести в ближайшее время никакой подготовки к выполнению этой операции.

Однако лозунг «ключи от проливов находятся в Берлине», приведший к тому, что мы оказались в 1-й мировой войне совершенно неподготовленными для завладения Босфором, нельзя было никоим образом признать правильным.

Даже поверхностное рассмотрение истории наших международных отношений должно было привести наших государственных деятелей к убеждению, что ключи от проливов всегда находились не в Берлине, а в Лондоне, и что даже после полной победы над Германией нам придется выдержать за обладание проливами ожесточенную борьбу с Англией, которая систематически препятствовала нашему выходу в бассейн Средиземного моря, о чем было подробно сказано в предыдущей главе.

При этом совершенно неосновательны и даже наивны были надежды наших политических и военных руководителей на то, что союзные обязательства изменят точку зрения и позицию коварного Альбиона в этом вопросе.

В этом отношении Венский конгресс 1814 г. должен был дать нашим руководителям особо поучительный пример. На нем, как известно, Англия, добившись перед тем в союзе с Россией — главным образом благодаря именно ей, — победы над Наполеоном, столь решительно и систематически выступала против всех аспи- раций России, что это едва не довело до вооруженного столкновения между ними.

Насколько же правильно утверждение, что ключи от проливов всегда находились ни в чьих иных руках, кроме английских, ясно видно из того, что после войны Англия, как нам уже известно, обеспечила себе господство над проливами международными соглашениями, установившими самый невыгодный и опасный для России режим в проливах.

Таким образом, наши государственные деятели, приняв точку зрения, что «ключи от проливов находятся в Берлине», проявили перед войной непростительную недальновидность и неосведомленность в области истории наших отношений с Англией.

Но помимо политической недальновидности в этом вопросе, наши руководители проявили в нем и чисто военную недальновидность, ибо они не учли того громадного влияния на исход войны, какое должна была бы иметь свобода наших морских сообщений с внешним миром через проливы во время самой войны.

Между тем перед 1-й мировой войной в составе Морского Генерального штаба была группа лиц, которые считали, что мы всё же должны вести подготовку к завладению Босфором во время предстоящей войны с Германией.

Группа этих лиц во главе с начальниками Черноморского и исторического отделений капитанами 2-го ранга Каськовым и Квашниным-Самариным считала, что в случае войны с Германией мы должны силой завладеть Босфором, чтобы поставить Англию перед совершившимся фактом и на будущей мирной конференции закрепить за собой проливы по праву «beati possidentis (блаженны имущие)»; при этом ими выдвигались совершенно справедливые соображения, что война с Германией даст нам исключительно благоприятную обстановку для завладения проливами, которая в будущем, вероятно, больше не повторится, ибо, имея Англию в этой войне на своей стороне, мы, при завладении Босфором, не встретимся с открытым вооруженным сопротивлением ее грозной для нас морской силы, как это в прошлом постоянно бывало.

Несмотря на то что эта группа, опираясь на неопровержимые исторические данные, всеми способами старалась провести свою правильную точку зрения, ей всё же не удалось изменить сложившуюся в руководящих кругах Морского Генерального штаба стратегическую идеологию, вытекающую из воспринятой ими идеи «о ключах от проливов в Берлине».

Однако не следует при этом упускать из виду, что даже если бы в Морском Генеральном штабе и восторжествовала точка зрения этой группы лиц, Главное управление Генерального штаба, за которым оставалось решающее слово в деле подготовки к войне с Германией и которое решительно требовало сосредоточения всех усилий морской подготовки на Балтийском море, — категорически воспротивилось бы проведению этой точки зрения в исполнение.

Отрицательное отношение нашего сухопутного Генерального штаба к Босфорской операции, помимо ошибочного соображения «о ключах от Босфора в Берлине», основывалось на некоторых других соображениях, оказавшихся впоследствии также ошибочными.

Во-первых, руководители нашего сухопутного Генерального штаба держались перед 1-й мировой войной уже отжившего строго догматического требования о безусловном сосредоточении максимума сил на главном театре военных действий, в связи со строжайшей экономией при выделении сил для второстепенных операций; причисляя к таковым Босфорскую операцию, они ошибочно полагали, что выделение для этой операции необходимых десантных войск ослабило бы «без всякой пользы» наши силы на главном театре войны, где для успешной борьбы с таким грозным противником, каким была Германия, ни один батальон не мог бы быть лишним.

С другой стороны, Генеральный штаб не усматривал никакой непосредственной помощи операциям армии на главном театре войны от завладения Босфором, то есть от обеспечения наших морских сообщений для подвоза боевых припасов из-за границы, ибо, придерживаясь распространенного ошибочного мнения о непродолжительности грядущей войны, считал, что она будет закончена с теми боевыми запасами, которые окажутся в наличии при ее начале.

Вместе с тем после войны с Японией наши сухопутные собратья потеряли доверие к боеспособности флота и, не отдавая себе отчета в последовавшем затем громадном прогрессе его в этом отношении, считали весьма рискованным вверить ему судьбу десантных войск для Босфорской операции.

Но и помимо всех этих ошибочных соображений, нельзя не указать на то, что наш сухопутный Генеральный штаб, при недостаточной широте взглядов и при не вполне ясном понимании национально-государственных задач России, был всецело во власти «континентальной» идеологии, так что широкие морские проблемы России были ему чужды и на связанные с их решением морские операции он смотрел более чем скептически.

Чтобы иметь полное представление о положении перед войной вопроса о завладении Босфором, необходимо еще знать, как к нему относился Государь.

Как известно, в начале царствования императора Николая II безответственная и корыстолюбивая группа лиц внушила ему идею, что вследствие значительных сопротивлений, на которые неизменно наталкивается решение нашей национальной проблемы о проливах, следует искать обеспечения наших морских сообщений с внешним миром не на Черном море, а на Тихом океане. Вследствие этого наша политика в конце прошлого столетия была направлена на Дальний Восток, и главное внимание Государя было поглощено делами этой дальней нашей окраины, а проблема Черного моря исчезла из его поля зрения.

После катастрофы в войне с Японией и ослабления нашей военной мощи невозможно, конечно, было и думать о решении столь трудной проблемы, каковой была проблема о проливах, тем более что надвигалась угроза со стороны Германии, борьба с которой должна была бы потребовать сосредоточения против нее всех наших сил. Под влиянием опасности со стороны Германии и настоятельных требований нашей союзницы Франции о сосредоточении всех наших сил для борьбы с общим врагом, Государь воспринял точку зрения нашего Генерального штаба о том, что «ключи от проливов находятся в Берлине», и утвердил разработанный Главным управлением Генерального штаба план войны с Германией, в котором не было отведено никакого места подготовке к Босфорской операции.

Таким образом, мы вступили в 1-ю мировую войну со всех точек зрения — политической, общественной, военной и морской — совершенно неподготовленными к завладению проливами, то есть к решению той нашей главной национальной проблемы, от которой, как само течение военных действий показало, зависел исход войны и дальнейшие судьбы нашего отечества.

 * * *

Вскоре после начала военных действий русское правительство, как известно, было вынуждено поставить целью войны решение вопроса о проливах.

Вынеся из переговоров с нашими союзниками по этому вопросу впечатление об их неискренности и наученный опытом более чем странных обстоятельств, при которых Англия, тайно от нас, предприняла и вела Дарданелльскую операцию, министр иностранных дел С.Д. Сазонов пришел к убеждению о необходимости прочно обеспечить решение этого вопроса фактом «beati possidentes (блаженны имущие)». Вследствие этого он обратился к верховному командованию, в компетенцию коего этот вопрос после начала войны перешел, с представлением о необходимости завладеть Босфором и это требование неоднократно и настойчиво повторял.

Казалось бы, раз правительство с соизволения Государя поставило единственной целью войны, в которой должны были быть напряжены все силы страны до последней крайности, решение вопроса о проливах, и в частности завладение Босфором, верховное командование — как бы это ни было для него неожиданным, — должно было неуклонно считаться с этим решением правительства и должно было приложить самые крайние старания для приведения этого решения в исполнение.

К сожалению, в действительности это оказалось далеко не так. Нечего, конечно, и говорить, что флот и все органы его управления, а в первую очередь Морское управление Штаба Верховного Главнокомандующего с воодушевлением приняли это решение правительства и, после неудавшейся из-за нашей неподготовленности попытки осуществить Босфорскую операцию в начале 1915 г. В связи с Дарданелльской операцией, приложили все старания к тому, чтобы в кратчайший срок восполнить недостатки нашей подготовки для завладения Босфором.

Как выше было уже сказано, нам удалось в результате до крайности напряженной работы подготовить к весне 1916 г. все силы и средства для перевозки за один раз и высадки на занятый неприятелем берег десантного корпуса усиленного состава до 2У2 дивизий со всеми его обозами и службами.

С морской стороны к весне 1916 г. операция для завладения Босфором была во всех подробностях, как мы уже знаем, подготовлена: мы ожидали лишь назначения десантных войск для ее осуществления.

Но в среде наших сухопутных собратьев Штаба Верховного Главнокомандующего и, в частности, в управлении генерал- квартирмейстера дело обстояло совсем иначе: Генеральный штаб и после заявления правительства, что целью войны является решение вопроса о проливах, продолжал придерживаться точки зрения о том, что ключи от них находятся в Берлине, и, несмотря на выраженное правительством пожелание о завладении Босфором, продолжал относиться к этому отрицательно.

Весьма показательным в этом отношении является нижеследующий случай: однажды в начале войны, за завтраком в вагоне-ресторане у великого князя Николая Николаевича, мой сослуживец В.В. Яковлев и я, сидя за одним столиком с генерал- квартирмейстером генералом Ю.Н. Даниловым, завели с ним разговор о решении вопроса о проливах, на что он нам ответил: «об этом поговорим, когда будем на реке Одере» — иными словами, после победы над Германией.

Этой точки зрения авторитетнейшего руководителя нашего Генерального штаба Ю.Н. Данилова, являющейся не чем иным, как перефразировкой идеи «о ключах в Берлине», держался впоследствии и начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М.В. Алексеев.

Твердо придерживаясь убеждения, что вопрос о проливах будет решен победой над Германией, генерал Алексеев, про себя, считал Босфорскую операцию ненужной затеей, способной лишь отвлечь войска от главного театра войны и тем затруднить эту победу.

Но так как Государь был горячим сторонником Босфорской операции, а министр иностранных дел С.Д. Сазонов на ней настаивал, генерал Алексеев не отвергал ее категорически, но ставил для своего на нее согласия такие, по мнению нас моряков, необоснованные требования, кои были невыполнимы: а именно, он считал, что для исполнения Босфорской операции безусловно необходима целая десантная армия силой в ЗУ2 -4 корпуса; между тем транспортная флотилия не была в состоянии перевезти в должный срок столь многочисленную армию и обеспечить после высадки ее снабжение.

При исчислении десантной армии в ЗУ2—4 корпуса генерал Алексеев исходил из следующих соображений: ближайшее, не занятое противником удобное место для высадки значительных десантных войск – устье реки Сакарии, — отстояло к востоку от Босфора в расстоянии 4-5 армейских переходов, при полном бездорожье; так как противник за эти 4-5 дней успел бы предпринять меры для усиления своих войск в районе Босфора, наша десантная армия должна быть, по мнению генерала Алексеева, достаточно сильна, чтобы иметь возможность успешно вести наступательную операцию в чрезвычайно трудных условиях бездорожья, с далекого

расстояния от Босфора.

Не подлежит сомнению, что при условии высадки у реки Сакарии, десантная армия должна быть столь многочисленна, что даже при крайнем напряжении всех транспортных средств Черного моря мы не могли бы осуществить ее сосредоточение, то есть перевозку в район высадки, в намеченные сухопутным командованием сроки. Этим требованием сухопутное командование поставило флот в безвыходное положение, что и было генералом Алексеевым использовано для обоснования своего заключения о том, что Черноморский флот вообще не в силах выполнить Босфорскую операцию.

Между тем Морской Штаб Верховного Главнокомандующего и командование Черноморского флота в лице адмирала Колчака и его Штаба держались совершенно иной точки зрения, прямо вытекающей из всесторонне проверенных данных обстановки.

Эти данные, опровергающие заключение генерала Алексеева, были следующие.

К весне 1916 г. вследствие ряда катастроф на Кавказском фронте, постоянных неудач в районе Суэцкого канала и Палестины, а особенно вследствие громаднейших потерь при обороне Дарданелл боеспособность турецкой армии была сведена почти на нет, запасы исчерпаны и войсковые соединения совершенно расстроены.

Последний удар боеспособности турецкой армии нанесло немецкое верховное командование, потребовав, в связи с успехами Брусиловского наступления летом 1916 г., от Турции отправки на наш фронт в Галицию, для поддержки терпящей бедствие австрийской армии, целого турецкого корпуса. Энвер-паша, верный слуга немцев, не посмел им в этом отказать и приказал для сформирования этого корпуса, получившего Х° XV, собрать всё, что было еще более или менее боеспособного в составе войск, находившихся в районе проливов и Константинополя.

После отправки в июле месяце этого корпуса в Галицию в районе проливов осталось всего три дивизии слабого состава, из которых две были в районе Дарданелл, а одна – 15-я — в районе Босфора.

Принимая во внимание незначительную провозоспособность железной дороги, забитой к тому же доставкой угля в Турцию, и большое расстояние, немцы, в случае необходимости усилить турецкие войска в районе Босфора для противодействия нашей атаке, не могли бы подвезти в этот район более или менее значительные подкрепления ранее чем через две недели. Скорее подкрепления к Босфору могли быть подвезены лишь морем из района Дарданелл; однако, несмотря на сравнительно небольшое расстояние, перевозка этих подкреплений заняла бы всё же много времени, так как действиями Черноморского флота почти все турецкие плавучие средства были уничтожены, о чем уже было сказано в главе V. С другой стороны, в случае нашего нападения на Босфор, вряд ли турки решились бы выделить сколько-нибудь значительные подкрепления для Босфора из состава, и так уже совершенно слабого, гарнизона Дарданелл, ибо в этом случае они должны были бы считаться с возможностью немедленного нападения наших союзников на Дарданеллы, значительные силы коих находились на Салоникском фронте, в непосредственной близости от Дарданелл.

Вместе с тем укрепления Босфора были очень ослаблены переброской к Дарданеллам, во время нападения на них англичан в 1915 г., части артиллерии и большого количества боевых припасов; кроме того, агентами нашей тайной разведки, высаживаемыми по ночам с наших миноносцев на турецкий берег, было установлено что возведенные в 1915 г. турками полевые укрепления и окопы на местах, удобных для высадки десанта в районе Босфора, никем не заняты и пришли в полное запустение. При этом было установлено, что турки в 1916 г. вообще не поддерживали в районе Босфора никакой бдительности и совершенно не ожидали нашего нападения: наши миноносцы во время частых поисков в районе Босфора приближались вплотную к его берегам, не вызывая, даже в лунные ночи, со стороны турок никакого противодействия и не возбуждая никакого их внимания.

Для полной оценки безнадежности той обстановки, в которой находилась летом 1916 г. оборона Босфора, остается еще указать на состояние немецко-турецкого флота: немецкие крейсера «Ге- бен» и «Бреслау», составлявшие главные его силы, подорвались на наших минах в Черном море и, находясь в продолжительном капитальном ремонте, не могли бы оказать обороне Босфора существенной помощи.

Основываясь на этих неопровержимых и тщательно проверенных данных обстановки, мы, моряки, считали, что для завладения Босфором нет никакой необходимости предпринимать методическую наступательную операцию многочисленной десантной армии с дальнего от него расстояния, как того хотел бы генерал Алексеев, а что Босфор можно легко занять внезапной высадкой в непосредственной его близости десантного отряда, не превышающего по своему численному составу подъемной способности Черноморской транспортной флотилии.

В связи с этим Морским Штабом Верховного Главнокомандующего совместно со штабом Черноморского флота был подробно разработан план операции внезапного нападения на Босфор, главные основания коего были следующие: после ночного траления подступов к Босфору транспортная флотилия приближается к берегу и перед рассветом высаживает по обеим сторонам Босфора две дивизии с их артиллерией; место высадки немедленно ограждается сетями, минными заграждениями и дозорными судами по тому же плану, по которому была организована блестяще оправдавшая себя охрана места высадки V корпуса у Трапезунда весной 1916 г., о чем будет сказано ниже; третья дивизия и тяжелая корпусная артиллерия высаживаются, в зависимости от выяснившейся на берегу обстановки, после высадки первых двух дивизий; с рассветом судовая артиллерия всего Черноморского флота энергично поддерживает движение вперед высадившихся войск и берет под огонь своей тяжелой артиллерии турецкие береговые батареи; при этом судовая артиллерия нашего флота имеет громадное преимущество, ибо восходящее солнце, прекрасно освещая цели на берегу, совершенно ослепляет турецких наводчиков; по овладении десантом входных батарей, флот входит к вечеру в Босфор, а десантные войска ночным штурмом овладевают, при содействии флота, группой батарей среднего Босфора, вслед за чем проход для флота к Константинополю уже будет свободен; после этого часть транспортной флотилии отправляется за вторым эшелоном десантных войск (2 дивизии) в ближайшие порты Черного моря, каковой мог бы быть доставлен к Босфору уже на 4-й день, то есть ранее прибытия к Константинополю каких бы то ни было турецких подкреплений; этот второй эшелон должен был совместно с первым занять Константинополь и знаменитую Чаталджинскую позицию, преграждающую доступ к Константинополю со стороны Балканского полуострова, и этим была бы пресечена всякая связь Турции с ее союзниками.

Таким образом, по плану Морского Штаба Верховного Главнокомандующего и Черноморского командования для внезапного завладения Босфором было бы достаточно всего пяти дивизий, то есть в два раза меньше, чем их требовалось по оперативным предположениям генерала Алексеева.

Весной 1915 г., когда боеспособность Турции не была еще расстроена, англичанам удалось высадить на прочно занятые свежими турецкими войсками и хорошо подготовленные к обороне берега Дарданелл, пять посредственных, по своим боевым качествам дивизий, причем вследствие ряда грубейших ошибок, сделанных нерешительными и неискусными английскими руководителями этой операции, не была соблюдена ни малейшая внезапность, так что турки этой высадки ожидали во всеоружии. Поэтому, конечно, не могло быть — да у нас, моряков, и не было — ни малейшего сомнения в том, что летом 1916 г., когда боеспособность Турции была сведена почти на нет, пяти нашим отборным дивизиям, которые должны были по предположениям Морского Штаба Верховного Главнокомандующего, быть взяты из состава нашей блестящей Кавказской армии, удастся безо всяких затруднений внезапно высадиться на берег Босфора и быстро занять весь Босфорский район, обороняемый всего лишь одной малобоеспособной турецкой дивизией, совершенно к тому же не ожидавшей нашего нападения; при этом особенную уверенность в успехе этой операции давало то обстоятельство, что ею будет руководить такой решительный и высокоталантливый вождь, каким был командующий Черноморским флотом адмирал А.В. Колчак.

Но несмотря на то что все данные обстановки были, как выше сказано, особенно благоприятны для внезапного завладения Босфорским районом; несмотря на то, что весной 1916 г. транспортная флотилия в разгар деятельности немецких подводных лодок на Черном море выполнила без всяких потерь и затруднений перевозку и высадку в Трапезунде нашего 5-го кавказского корпуса в составе трех дивизий и этим на деле доказала свою полную подготовленность к такой операции; несмотря, наконец, на то, что правительство неоднократно высказывало, в лице С.Д. Сазонова, пожелание о занятии нами Босфора, а Государь был горячим сторонником этого, — генерал Алексеев всем нашим доводам противопоставлял возражение о рискованности, по его мнению, внезапной операции и упорно настаивал на необходимости наступательной операции с участием в ней не менее 10 дивизий, каковых транспортная флотилия поднять не могла и каковые он вообще не считал возможным дать, ибо этим было бы значительно ослаблено наше положение на главном театре военных действий, где подготовлялось к весне 1917 г. наше решительное наступление в Галиции.

Так как можно было предполагать, что главной причиной отрицательного отношения генерала Алексеева к Босфорской операции было не столько недоверие к нашим доводам, сколько именно строго догматическая точка зрения в вопросе применения принципа сосредоточения максимальных сил на главном театре военных действий, нами была сделана — признаюсь — «дерзкая» попытка эту точку зрения изменить.

Размышления в связи с моей профессорской деятельностью в Морской Академии и всестороннее изучение военной истории привели меня к убеждению, что в некоторых случаях, особенно в больших войнах, где участвуют целые «вооруженные народы», победа может быть достигнута также и решительными операциями на второстепенных театрах войны.

Особенно же ясно стала эта мысль выявляться при внимательном изучении той обстановки, в которой велась 1-я мировая война.

Обстановка эта, в широком идейном смысле, была похожа на обстановку при осаде укрепленного района: вооруженные силы Тройственного союза были заключены в грандиозном укрепленном районе, окруженном со всех сторон армиями и морскими силами Антанты.

«Укрепленный район» этот был особенно силен на главном театре войны в Западной Европе, где были возведены мощные полевые укрепления и сосредоточены главные силы Тройственного союза.

Для атаки же укрепленного района обычно не избирается наиболее сильно обороняемое место, а наоборот, наиболее слабое место, ворвавшись через которое внутрь укрепленного района «осаждающий» может разрушить, ударом в тыл, всю систему обороны «осажденного».

Таким слабым для Тройственного союза местом в его «укрепленном районе» была в 1916 г. Турция.

Неопровержимым подтверждением правильности этого заключения служат приведенные в 1-й части, в связи с Дарданелльской операцией, мнения авторитетнейших руководителей германской вооруженной силы генерала Людендорфа и адмирала Тирпица о том, что завладение Антантой проливами и связанная с этим капитуляция Турции будут иметь неминуемым последствием поражение Германии.

Казалось бы, что если германское командование пришло к такому заключению, то к такому же заключению должно было бы прийти и наше командование, прояви оно большую широту взглядов и отсутствие предвзятости при оценке обстановки.

К сожалению, это оказалось не так: мысль о несоответствии с обстановкой современных больших войн догматического применения принципа сосредоточения сил и мысль о решающем значении в обстановке 1-й мировой войны завладения проливами для нанесения сокрушающего удара изнемогавшей Турции была мною изложена в июле месяце 1916 г. в докладной записке, которая с полного одобрения начальника Морского Штаба Верховного Главнокомандующего адмирала Русина была мною доложена генералу Алексееву.

Он меня поверхностно выслушал и приказал передать записку своему «alter ego» («второму я») генералу Борисову; там она, без всякой пользы для дела, «погибла» жертвой узости взглядов нашего Генерального штаба на ведение войны, каковая отрицательная черта этого Штаба была после войны отмечена в трудах нашего военного ученого генерала Н.Н. Головина.

В заключение нельзя не отметить, что крушение Германии в 1-й мировой войне началось прорывом во внутрь «укрепленного района» Тройственного союза, именно на второстепенном Солунском фронте, повлекшим за собой капитуляцию Болгарии.

 * * *

После того как нами были исчерпаны все доводы в пользу Босфорской операции, и так как Государь не считал для себя возможным в этом оперативном вопросе, как, впрочем, и во всех вообще оперативных вопросах верховного командования, воздействовать на своего начальника штаба, нами было исходатайствовано соизволение Государя на сформирование в портах Черного моря собственного «морского» десантного отряда, на что Государь, бывший, как мы знаем, горячим сторонником Босфорской операции, охотно дал свое согласие.

Случай этот как нельзя лучше показывает, сколь ненормально было в то время положение в нашем верховном командовании, раз Верховный Главнокомандующий не решился приказать своему начальнику штаба привести в исполнение правильную оперативную идею, а прибегнул для этого к окольным путям, вследствие чего эта идея и не могла быть своевременно, то есть летом или ранней осенью 1916 г., приведена в исполнение.

По повелению Государя было тотчас же приступлено к сформированию в Севастополе специальной десантной дивизии, причем Государь повелел, чтобы для укомплектования этой дивизии но штатам, разработанным Морским Штабом Верховного Главнокомандующего, было отправлено из армии достаточное число особо отличившихся в боях офицеров и солдат — георгиевских кавалеров.

Кроме того, в состав десантного отряда должна была еще войти сформированная в портах Балтийского моря так называемая Балтийская «морская» дивизия, которая для этого была перевезена на побережье Черного моря, а также значительно расширенный в своем составе Гвардейский экипаж.

Государь до самого конца своего верховного командования всё время живо интересовался ходом формирования десантной дивизии и во время «серкля» после завтраков, когда я был в числе приглашенных, всегда подробно меня об этом расспрашивал.

Так как формирование и обучение десантного отряда должно было, даже при крайнем напряжении всех усилий, занять не менее 3—4 месяцев, а между тем осенние и зимние штормовые погоды на Черном море не допускали и мысли о какой бы то ни было высадке в это время года, мы принуждены были отложить выполнение Босфорской операции на весну 1917 г.

Генерал Алексеев с легкостью согласился на сформирование десантной дивизии и не чинил препятствий этой «затее моряков», так как втайне был уверен, что участь войны решится в марте месяце 1917 г. на полях Галиции, то есть раньше, чем можно будет эту операцию предпринять, и тем самым надобность в ней сама собой отпадет.

Но вспыхнувшая в феврале месяце 1917 г. революция разрушила чаяния генерала Алексеева и привела нас к страшному поражению.

Таким образом, по причине отсталости стратегической идеологии нашего сухопутного Генерального штаба, по причине неумения нашего верховного командования оценить важность Босфорской операции и легкую возможность ее осуществления в обстановке 1916 г., а также и по причине ненормального положения вещей в самом нашем верховном командовании эта операция, долженствовавшая иметь решающее влияние на исход войны, не была своевременно приведена в исполнение.